АФРИКАНСКАЯ ЗИМНЯЯ СКАЗКА Его имя я уже не вспомню навскидку, но его должность я до сих пор знаю наизусть: "Председатель правления королевской сельскохозяйственной зимней школы". Под "правлением" я, тогда еще маленький, мог представить себе что-то вроде правления вокзала, а словосочетание "зимняя школа" вообще было для меня понятием, которое само превратилось в леденцовую сказку: школа, похожая на вокзал, школа, растворяющаяся в белой пелене. Но вернемся к началу: этот д-р Ауг. Шлейер, тот самый председатель правления некоей школы, которая была не только ЗИМНЕЙ, но и королевской, является автором книги "Млекопитающие мира", той самой книги, которой я был пробужлен к жизни в большом мире. Вообще говоря, это была книга моего деда и стояла она на буфете рядышком с Библией. И ровным счетом так же, как мой набожный дед величал Библию не иначе как "Книга", так и та, другая, рядом с Библией, была Книгой для меня. И когда я с родителями, а иногда - не дай бог - еще и с другими родственниками, должен был волей-неволей навещать дедушку, у меня всегда было утешение - Книга. С ней я провел, наверное, сотни часов. Нет, не подумайте - я очень любил своего деда, просто мне не очень нравилось бывать у него вместе со взрослыми, они мешали. Они мешали тогда, когда я сидел, погрузившись в Книгу, и тогда, когда они своей будничной болтовней заставляли меня вернуться из степей Африки назад в Цофинген, где, собственно, жил мой дед, но, когда мы были с ним вдвоем, он тоже вместе со мной жил в африканской степи. Позднее, когда я уже научился немного читать, я прочел Книгу, наверное, не один десяток раз: "Ягуар является весьма кровожадным животным и населяет главным образом Южную Америку" или "Сиамская кошка имеет гладкий мех опалового цвета". Я и сейчас не знаю, что' из себя представлет опаловый цвет, но, должно быть, это и есть цвет той чудесной зимней школы, которая начинается где-то у вокзала и вдается глубоко в африканскую степь, туда, где ягуар населяет свою Южную Америку. Казалось бы, при таких условиях я должен был бы стать большим любителем животных, страстным посетителем зоопарков или даже основательным специалистом по степным животным. Но я не стал ни тем, ни другим, ни третьим, - а всего лишь пылким учеником сказочной, цвета опала, зимней школы. Сейчас Книга у меня. Отныне она уже не стоит одиноко возле Библии, а помещена в большой книжный стеллаж. И мне немножко жаль, что именно эта книга, в которой все-все, весь мир, теперь стоит рядом с книгами, в которых всего лишь навсего ЧТО-ТО есть. Время от времени я ее открываю, и всегда это сопровождается вначале разочарованием: при первом взгляде на нее она уже не так ошеломляюще ярка, как раньше, но после более длительного рассматривания, проступает, усиливается краска воспоминания, тот особый цвет, подобный тому опаловому цвету - цвету, не принадлежащему этому миру, но цвету того мира, который начинается у вокзала г-на председателя правления Шлейера, у сельскохозяйственно-королевского вокзала. Если бы я тогда правильно понял Книгу, я бы стал любителем животных, любителем млекопитающих, но, к своему счастью, я ее понял неправильно - "Млекопитающие мира", на самом деле меня привлекли не млекопитающие, а собственно мир, который располагался для меня где-то в районе АФрики. В Африке я еще никогда не был. Это особое свойство опаловой школы - то, что человек изучает там, он изучает не для того, чтобы преуспеть или продвинуться вперед, а для того, чтобы быть и мечтать. У Книги, кстати, был запах, сильный, едкий запах, он еще долго остается на пальцах. Для меня это запах стал запахом букв. Что бы я ни читал, буквы напоминают мне о запахе правления зимней школы. И где бы все это время ни была Книга - в аккуратном ли доме моих родителей или в моем - неаккуратном, - она сохраняла свой запах. Перед тем как взять в руки книгу, руки мыть не надо было, но после - да, я, однако, никогда не мыл. Великий Шлейер не раз упоминает, что барсуки воняют, я же нахожу это милым и исключительно предусмотрительным с их стороны. Это была хорошая школа, эта зимняя школа-вокзал, и хороша она была потому, что в ней не надо было изучать ничего, кроме мира, а точнее ничего, кроме того, что он есть и что он велик и изобилен. И в этой школе позволительно было вообще все неправильно понять, и я вовсю пользовался этим преимуществом. И в конце не осталось ничего, кроме запаха, запаха, который сопровождает меня всю жизнь, - запах букв. Невозможно вообразить, что произошло бы, если бы я учился только в той самой школе, где надо было изучать лишь определенные вещи, млекопитающих, например, в той самой школе, где хотели поощрять одаренных, и если бы обнаружилась моя одаренность по части млекопитающих. Возможно я тогда попал бы в Африку, но никогда в ту Африку Шлейера, председателя правления школы-вокзала опалового цвета.